Из воспоминаний Бориса Гребенщикова .
                                                         Мы были как пилоты в соседних истребителях ... 

Каждый раз, когда я читаю биографии каких-то известных людей,когда люди вспоминают ушедшего, а я таких книг читал достаточно много - и каждый раз у меня возникают два чувства. Первое:какой полный мудило тот, кто рассказывает о человеке, поскольку про это рассказывать нельзя, а второе - что ж ты, сука, играл с человеком всю жизнь,а так и не понял, что же он сделал. 
Я попытаюсь сейчас развить этот тезис. Музыканты, а в особенности люди, занимающиеся тем, что называется рок-н-роллом,исполняют в обществе абсолютно четкую и ясную духовную функцию. И то, что они делают, важно, и даже жизненно необходимо для культуры, народа, планеты, пото- му что на них эта миссия возложена. Люди, которые считают, что это просто музыка, а таких большинство, к сожалению, теряют из виду самое главное. Они теряют смысл всего этого. Тем более это печально, если они сами играют эту музыку и не понимают, что они делают. Я говорю это к тому, что когда начинают живописать людей, которые исполнили какую-то важную функцию в культуре,то,как правило,подробно описывают их жизнь,начиная с момента рождения их родителей и так далее, что никому не нужно. Мне хотелось бы избежать всего этого и не рассказывать о том, какие штаны он любил надевать с утра и какой портвейн он предпочитал, потому что это ничего к его песням не добавляет, это убавляет. Моя задача, как мне кажется, сделать так, чтобы люди его песни чуть больше поняли. Если я смогу это сделать, - хорошо, а нет - так нет. 
Я буду пытаться говорить, исходя из того, что Витька здесь присутствует. Потому что за спиной живого человека говорить неудобно, а за спиной мертвого - невозможно: он все равно здесь. 
Познакомились мы, как известно, в электричке, когда ехали с какого-то моего концерта в Петергофе, где теперь находится Ленинградский университет. Судя по тому, что я ехал один, там был сольный концерт. И они подсели ко мне - Витька и Рыба, то есть Леша Рыбин. Кстати, и гитара оказалась, и Витька спел пару песен. А когда слышишь правильную и нужную песню, всегда есть такая дрожь первооткрывателя, который нашел драгоценный камень или там амфору Бог знает какого века, - вот у меня тогда было то же самое. Он спел две песни. Одна из них была никакой, но показывала, что человек знает, как обращаться с песней, а вторая была "Мои друзья идут по жизни маршем". И она меня абсолютно сбила с нарезки. Это была уже песня, это было настоящее. Когда через молоденького парня,его голосом проступает столь грандиозная штука - это всегда чудо.Такое со мной случалось очень редко, и эти радостные моменты в жизни я помню и ценю. 
Это и определяло наши отношения. Я любил его как носителя этого духа, который через него говорит, и просто как человека. И то, что говорило из него,мне было очень дорого, потому что это говорило и из меня тоже. То есть он сказал то, что, может быть, мне самому хотелось бы сказать, но у меня такого голоса нет, а ему он был дан, и голос без ограничений, голос настоящий. И этот голос говорил со мной всю Витькину человеческую жизнь. Совсем недавно - на прошлой неделе в Москве - переслушивая ночью с друзьями "Звезду по имени Солнце", я просто был в неистовстве от того, насколько ясно дух говорит, что ему здесь тесно, что он не понимает, зачем он здесь, и хватит уже, уже все. Там каждое второе слово об этом. 
Ну, а возвращаясь к началу, надо сказать, что я не помню, точно ли в электричке была первая встреча, поскольку была еще встреча на каком-то тропилловском личном юбилее, куда он позвал всех, кого знал, и был там и АКВАРИУМ, и кто-то еще, и АВТОМАТИЧЕСКИЕ УДОВЛЕТВОРИТЕЛИ, у которых Витька в тот вечер играл на басу. Причем делал он это, выражая свою крайнюю нелюбовь к этой музыке. Он будто говорил: я, в общем-то, к ним не принадлежу, я тут абсолютно случайно. Наверно, ситуация была такая, что играть душа требует, но то ли не с кем, то ли что-то еще. В общем, насколько я помню, это был первый и последний раз, когда он играл с АУ. 
А потом я попал на день рождения, по-моему, к Рыбе. Это было в знаменитых купчинских кварталах, столь любимых мною, столь советских и отчаянно бессмысленных. Там происходило обычное питье водки, но мне было любопытно, поскольку почти все присутствующие были юными панками, и мне было отчаянно интересно с ними пообщаться, попробо- вать себя. Они как достаточно молодые люди были молодыми людьми и панками попеременно - вот он молодой человек, а вот он вспоминает, что он панк, и ему надо быстро показать это. Но честно говоря, я ждал больших эксцессов. В какой-то момент они набрали скорость и сказали, как они ненавидят Гребенщикова, АКВАРИУМ и все остальное. Но двумя бутылками позже они признались мне прямо в обратном. И это было очень трогательно. Я их абсолютно понимаю - сам на их месте сделал бы, наверное, то же самое. 
Но самым существенным на этом дне рождения было то, что когда уже очень много было выпито, совсем глубокой ночью, Цой с Рыбой начали петь песни, которые я, памятуя нашу встречу в электричке, все время из них вытягивал. И они спели практически весь набор, который потом вошел в "45", за исключением "Асфальта" и чего - то еще, что было написано уже практически в студии. Впрочем, "Асфальт" потом из альбома вылетел. Там была и "Восьмиклассница", и оба "Бездельника", и "Время есть, а денег нет" - то есть весь классический набор. 
Когда я слышу классическую песню, я ее узнаю. И когда люди, практически никому не известные, садятся и поют подряд набор классических песен, - это вводит в полное остолбенение. Я оттуда уехал с мыслью о том, что нужно немедленно поднимать Тропилло и, пока вот это чудо фун- кционирует,- его записывать. И нужно это делать прямо сей- час. С этого, собственно, все и началось. 
Тропилло как очень чуткий тоже человек, естественно, поднялся, и мы начали записывать "45". То есть записывать- то начали они,а я просто стоял у руля, потому что мне хоте- лось эту музыку перенести в том виде, в котором я ее слышал. Я думаю, что Цою хотелось, вероятно, не совсем того, что получилось, ему хотелось рок-н-ролльного звука, звука КИНО, который появился впоследствии. Но за неимением людей, за моим неумением сделать и их неумением объяснить, чего же они хотят, получилось "45", и я очень счастлив, что имел честь принимать в этом участие.Я получил огромное удовольствие от этой работы. Когда стоишь за пультом и видишь, как все это из потенциальной песни превращается в песню на пленке,-это совершенно фантастическое переживание, и я старался просто ничего не испортить. 
Естественно, мы общались и во внерабочее времяю Цой с Рыбой часто ко мне приезжали, и мы обсуждали теорию и практику рок-н-ролла. А поскольку как раз тогда были в ходу "новые романтики": ДЮРАН ДЮРАН, УЛЬТРАВОКС и все остальное, - то приблизительно из этого мы и исходили. Мы толковали о том, каким образом песням и этому методу очищения, который в принципе стоит за любой хорошей группой, дать максимально яркое выражение, чтобы люди могли это воспринять сразу. В тот период, когда Витька играл с Рыбой, эту "новую романтику", понятую и принятую абсолютно напрямую, они воплощали, насколько это было возможно и в жизни. Я помню, что была такая идея первой обложки КИНО: они во фраках, в жабо, с пистолетами на купчинской какой-нибудь пустоши, дома вот эти сзади одинаковые... Просто отчаянно хотелось жизни настоящей вместо суррогата. Отсюда-то были и жабо, и все остальное, что они тогда делали. И это было абсолютно правильно. Из этого потом возникла песня "Новые романтики" на "Начальнике Камчатки". 
Я опять-таки совершенно не помню... По-моему, вся эта эпопея с Брюсом Ли началась гораздо позже, когда они с Марьяной уже жили на Блюхера. Да, кажется, это был день рождения Марьяны, и мы с Людкой приехали к ним на Блюхера. Наверно, это было впервые, когда мы приехали к Витьке домой. И как-то так нам в тот день повезло, что хватило денег купить мешок красного вина. Я никогда в жизни не пил так много красного вина, как тогда. Я сухое вино вообще не очень люблю, но оно было дешево, а денег на портвейн тогда не было. И когда я увидел у Витьки на шкафу изображение Брюса Ли, я обрадовался, поскольку уже есть о чем говорить, это уже знакомый элемент, помимо всей этой "новой романтики", "самошутов" и "херолетов". Такие слова тогда Лешка с Витькой изобретали, чтобы обозначить свою грань постижения. Какое - то время этот метод "новой романтики" назывался "самошутством". Не до конца знаю, откуда это слово происходит, но слово хорошее. 
А Брюс Ли оказался очень уместен, и там еще нунчаки висели на стене. Я сам к этому времени уже года два, приезжая в Москву к Липницкому, садился и, не отрываясь, пересматривал все фильмы с Брюсом Ли, какие только в тот момент оказывались в доме. А "Войти в дракона" - главный брюсовский фильм - смотрел как минимум раз пятнадцать. Я за нунчаки сразу схватился, порадовался любимому оружию, и Витька показал, что он с ними делает. А получалось у него это здорово. То ли в крови что-то было, то ли что - но это производило впечатление блестящее - почти Брюс Ли! У Витьки было правильное выражение лица, и нунчаки стояли хорошо. И будь я, скажем, разбойником, то, встретив такого человека на улице,я бы подумал - приставать к нему или нет - настолько это было впечатляюще. Под Брюса Ли и нунчаки мы вино-то все и выпили. И впали в такое особое медитатив- ное состояние, замешанное на "новом романтизме", Брюсе Ли и китайской философии. 
Тогда же или чуть позже нам в руки попала книга про "Ветер и Поток". Это было такое движение в среде китайских мыслителей, как принято говорить у нас. Движение состояло в том, что мыслители нажирались в стельку и старались постоянно поддерживать это состояние, применяя еще рас- ширяющее сознание средство в виде грибов. И в таком состоянии писали стихи. Насколько я помню, трезвыми им было западло писать стихи. Или они просто не могли. Мы были потрясены такой схожестью взглядов между нами и этими товарищами из "Ветра и Потока" и вознамерились испробовать этот метод. После чего каждую пятницу, поскольку детей еще не было и все были свободны,мы закупали на сколько хватало денег вина, но не меньше ящика - обычно из расчета четыре бутылки на человека,а получалось больше - хорошо,- и ехали к ним. Продолжалось это довольно долго - несколько месяцев, наверно. Наливались чаши с вином, пускались по воде. К сожалению, реки не было рядом, поэтому приходилось в ванне пускать,когда добирались до ванны. И в общем и целом, мы достигли полного духовного единства с "Ветром и Потоком". Правда, я за это время там ни одной песни не написал, хотя мы даже вместе с Витькой пытались что-то сделать,но, видимо, слишком разные духи через нас говорили, и вместе у нас ничего не получилось. Но пара заготовок с той поры у меня до сих пор еще в голове лежит. 
Наверное, людям, которые Витьку не знают, сложно представить, что мальчик, который в то время учился в ПТУ на резчика по дереву, что называется "необразованный", был на вполне сносном уровне знаком с древней китайской культурой. Можно было спокойно бросаться именами, рассуждать о самурайском кодексе. В общем, о чем мы говорили, мы знаем. 
С Рыбой они к этому времени расстались, и пару раз уже появлялся Каспарян. Мне трудно все это по времени сопоста- вить с записью реальных альбомов, но "45" тогда уже был записан. Потом они у Вишни дома, потому что Тропилло был занят, записали "демо" к новому альбому (то, что потом в народе начало ходить под названием "46"). Юрка Каспарян в то время неблестяще играл на гитаре,но Витька его всегда защищал,исходя из того,что это правильный человек,а играть научится. И был абсолютно прав, как опыт показал. В таком же смешанном составе, как и на "45", записали "Начальника Камчатки",причем я продюсировал не больше половины альбома, так как меня в это время стало вести в совершенно другую сторону. Я очень хотел его сделать, но закончили альбом без меня. Там и Сережка Курехин каким-то образом принял участие, и ударники разные были, даже Петька Трощенков приложил руку к барабану. Густав появился в самом конце, как раз на этом самом "Новом романтике". Витькина натура требовала, чтобы дальше все это развивалось в сторону уже большого рок-н-ролла,а мне хотелось это видеть в таком безупречном, точеном, полуакустическом виде. Но тут уже хотелось-не хотелось, а права голоса я, по счастью, не имел. Я сам себе в нем отказал,потому что навязывать людям то, что не в их природе, наверное, не надо. Я, по-моему, старался не навязывать. 
Это был период самого активного нашего общения - между "45" и "Начальником Камчатки". Но я не думаю, чтобы Витька когда - нибудь, хоть на секунду, был у меня "под крылом".Потому что то, что он делал, было стопроцентно его, и ни ко мне, ни к АКВАРИУМУ отношения никакого не имело. Я просто сделал то, что мог, для того чтобы помочь им преодолеть первое расстояние из Купчина до студии, преодолеть максимально просто - чтобы они не тратили на это год, а могли это сделать завтра. Вот и все. А там - как поставить микрофон, как не быть запуганным Тропилло... Все остальное делали они, и влиять я на них - никогда е влиял, и не дай Господь. Если я чем-то помог - отлично, но за всю историю наших отношений, встреч, разговоров и чего бы там ни было я никакого отталкивания с Витькиной стороны ни на один момент не почувствовал. Я его очень любил и люблю и, надеюсь, что и он тоже. По крайней мере, я это так воспринимал. 
А Цой пошел дальше, и они начали записывать "Ночь". По-моему, этот альбом был записан довольно быстро, но что-то они с Тропилло никак не могли его закончить. И вот когда уже "Ночь" была почти сведена, они с Сашкой Титовым одновременно записали у Вишни "Это не любовь". Поскольку АКВАРИУМ работал не все время, а Сашка играть умеет и любит и делает это прекрасно, то совершенно естественно получилось так, что когда мы не играем, он играет в КИНО. Для того, чтобы ребятам помочь, да и самому в кайф просто. 
У них был еще один очень интересный период - между "Ночью" и "Группой крови". Потерянный период, когда была написана масса всяких странных вещей, которые, по-моему, так все и пропали. Вот эти песни - "Братская любовь", "Когда твоя девушка больна", что-то еще... Совершенно прелестный период, который в записях почти не отражен. А потом они уже пошли в полет. Они стали получать призы на фестивалях, пошло развитие, и получилось то КИНО, которое уже все знают и любят. 
Хотя для меня их подъем произошел гораздо раньше. Когда они еще на первых фестивалях играли, с Титовым, я, честно говоря, после их концерта к ним в гримерку заходить боялся. Мне было неудобно. Потому что вот живые звезды, а я кто? И я помню, что на самом деле очень стеснялся. Я к Титу-то боялся подойти, хотя вроде как мы давно вместе играем. Это было совершенно очевидно, что они - звезды. А когда человек уже стал звездой, а потом через два или три года население до этого доезжает, это всегда немножко забавно. 
Когда они еще были с Рыбиным, в общем, в самый начальный период, как-то раз меня понесло,и я начал объяснять Витьке, почему он как бы главный теперь. Я говорил ему тогда, что есть АКВАРИУМ, который более-менее чем-то стал и высказал все-таки ту вещь, которую нужно было сказать. И теперь мы будем с этой вещью работать. Но на этом развитие человечества не останавливается, и что-то требуется дальше. Мы свое нашли, теперь над этим работаем и с этой гонки сходим. Остается вакуум. Кто этот вакуум заполнит? И я сказал ему "Вот ты и заполнишь,потому что ты пишешь то, что надо и как надо. Поэтому ты в России главный. А поскольку Россия и в мире занимает специальное место, значит, ты и в мире отвечаешь за все это". Тогда для учащегося деревообделочного ПТУ, может быть, это звучало немножко парадоксально, но, по-моему, внутри-то он к этой свой царской миссии был готов, это только сознание было еще не очень готово. Тогда как раз и разрабатывался тот путь тигра, которым он шел. Путь, в общем, по касательной к действительности. Если кто-то и считает, что он выражал мысли и чаяния простого народа, то это глубокое заблуждение. Он выражал сам себя и тот дух, который через него говорил. Это была просто реакция на действительность. 
Да и в чисто музыкальном плане у него ни с кем никакой связи не было - ни с нами, ни в мировом рок-н-ролле. Вероятно, найдутся люди, оторые будут утверждать, что какая-то связь там есть, но я, честно говоря, никогда ее не видел. То, что мы слушаем, - это одно, а то, что мы делаем, - это совсем другое. То, что делал Витька, было уникально. Он быстро научился выражать то, что требовал от него дух, а потом уже речь шла о конкретных частностях: сыграет это драм-машина или барабанщик, и как должно звучать то или иное. 
Когда вышла "Группа крови", я уже этих песен в акустическом варианте не слышал. Очень многое до этого альбома я успел услышать в первоначальном виде, просто под гитару. Но в период "Группы крови" мы были уже на слишком разных направлениях: он был в одном месте пространства, занимаясь чем-то своим, а я был в совсем другом. Я просто радовался за него, за его зрелую матерую работу. А уже обмениваться-то было нечем, потому что он себя нашел,я тоже приблизительно знал, что я делаю, тут даже и мнения никакие не были нужны. 
Но я что-то не помню такого, чтобы у нас с ним не было контакта. Естественно, у него была своя защита от мира, именно такая, свойственная Купчину, - этакий фронт наружу. Но это понятно, это в порядке вещей. Он если и давал интервью,когда вынуждала его к этому судьба, то старался не расколоться. Потому что тут не о чем говорить словами. Все, что он делал, - он делал в музыке, а слова - это пустая трата времени. А за этим фронтом была человеческая душа. И у нас никаких проблем в общении не было никогда. Другое дело, что,чем больше он набирал силу на своем тигровом пути, тем меньше нужно было говорить. Да и нечего тут было особенно говорить: он знает, что делаю я, я знаю, что делает он. Мы были, как пилоты в соседних истребителях - помахали рукой "все отлично!" - у тебя своя миссия, у меня - своя. Мы друг друга понимаем,мы в полном контакте. 
Вообще, как мне кажется, КИНО у нас в России, пожалуй, единственная группа из тех, что я видел, которая была действительно группой в настоящем понимании этого слова. То есть люди, вместе делающие одно и то же дело и держащиеся эстетики того, что они делают, и на сцене, и в жизни. Состав был совершенно блестящий: и Каспарян, и Густав - все в точку. С Тихомировым сложнее. Я его мало знаю, он очень милый человек, но, по-моему, полностью к этому миропониманию не принадлежал. Но эти трое и все остальные сопутствующие элементы - это было абсолютно точно. Другое дело, что эта эстетика в России очень густо существовала, была необходима как раз в то время, когда ее воплощало КИНО, - года с восемьдесят пятого до девяностого. В теперешних условиях в России не то чтобы этой эстетике нет места, сейчас вообще с эстетикой очень туго.Поэтому все произошедшее с Витькой мне кажется вполне исторически объяснимым и логичным. Его путь мне представляется как абсолютно ясная законченная вещь. Последние три альбома он все время говорил одно и то же. Разными словами выражался один и тот же эмоциональный знак. И не потому, что ему нечего было сказать, а потому, что это было то, что нужно сказать. И в последнем альбоме это сказано с максимальной простотой. "Солнце мое, взгляни на меня - моя рука превратилась в кулак". Проще уже некуда. Все. 
А по поводу того, что через нас говорит... Сущеcтвует бесконечное количество районов, областей, плоскостей бытия, населенных духами или, не знаю, гениями разнообразных названий и иерархий. Нонепосредственно какой-то слой, духи которого являются воплощенной идеей, ощущением. Судя по всему, это то, что называется "астральная плоскость". Эти духи являют собою подход к бытию как эмоциональному знаку бытия. Но чтобы проявиться, им нужен кто-то: как мужчине нужна женщина, чтобы родился ребенок, так и духу нужен че- ловек, чтобы что-то появилось. Они равные партнеры в этом деле. И, насколько я это понимаю, перед тем как человеку быть зачатым и родиться, дух себе готовит почву для вопло- щения, то есть выбирает тело, место, время... Я думаю, что духовная работа, которую предстоит проделать этому человеку, тоже учитывается. И когда люди пытаются это священнодействие проституировать и писать песни по заказу партии,правительства, кабака или чего-то еще,то получается всегда... Слово "порнография" здесь слишком мягкое... 
Тот, который с Витькой работал, - он меня всегда потрясал. Это было что-то типа лермонтовского Демона или Манфреда, только гораздо интереснее и приятнее. Огромного масштаба существо, полное неприятия бессмысленности жизни. Собственно, об этом и все его песни были. О том, что я вот этой лажи не принимаю, это не то, чем мы все должны заниматься. 
Мне даже, честно говоря, неудобно Цоя называть Витькой, есть в этом какая-то ложная задушевность, которой никогда не было. Потому что то, что я знаю, не назвать ни Витькой, ни Виктором,ни Цоем - это реальность,никакого обозначения в языке на имеющая. У него другое имя, и не человеческими губами его говорить. Вот как обычно описывают ангелов? Ангел - это фигура бытия, выполняющая определенную функцию в бытии, совершенная изначально, то есть неразвивающаяся. И то, о чем я говорю, это не ангел, но это фигура такого же типа. Она совершенна от природы Вселенной. Сущность, которая так или иначе находит разные методы воплощения. Вот то, что делала группа КИНО, то, что делал Виктор Цой. Просто мы не о том говорим, имя - оно уводит в сторону. Не было никакой задушевности ложной. Никогда.